Феминизм освободил женщин, мужчины же во многом остались заложниками традиционализма, одним из главных инструментов которого является мизандрия. Мизандрия — явление для неискушенного человека менее заметное, чем мизогиния, но не менее разрушительное, однако и мизогиния, и мизандрия работают против равенства полов, по сути являясь двумя сторонами одной медали: утверждения превосходства одного индивида над другим. Чувство иллюзорного превосходства, порождающее недоверие, презрение и равнодушие к проблемам других — это манипуляция, с помощью которой традиционалистская идеология разделяет людей и властвует над ними. А как в наше время проще всего донести идеологические установки? С помощью телевидения и кино:
При перечислении жертв катастрофы среди погибших выделяют женщин, смерти мужчин включены в общие расчеты — они не вызывают сильного общественного резонанса. Здесь мы видим пример одновременно мизандрии — мужчина позиционируется как расходный материал, этакий безымянный кирпичик, из которого строится общество, дополнительное упоминание которого не имеет смысла, — и мизогинии, т.к. упоминание о погибших женщинах должно вызвать тот же эффект, что и упоминание о погибших детях. Женщина все еще виктимизируется, представляется слабой, несамостоятельной, нуждающейся в защите. СМИ делает на это особый упор и подчеркнуто отделяет женщин от мужчин, предназначенных сексистским обществом исключительно для войны и смерти, умело манипулируя сознанием читателя/зрителя.
Рассказывая о спасении жизни, ток-шоу и разного рода новостные передачи акцентируются на гендерном различии между спасителем и спасенным, романтизируя факт спасения мужчиной женщины. Т.о. от мужчины требуется утверждать себя в качестве активного субъекта через спасение беспомощного объекта: эта концепция одновременно и мизогинична, и мизандрична, она ущемляет права обоих полов. Медийный мужчина всегда по умолчанию готов пожертвовать собой ради женщины, а медийная женщина всегда по умолчанию нуждается в помощи мужчины. Без спасения традиционной «девицы в беде» мужчина не может доказать обществу право называться «настоящим»; если же «девицу» не спасут, ей следует умереть, ни в коем случае не спасая себя самой, чтобы ненароком не покуситься на легитимность господствующих гендерных ролей. Например, в полицейских романах сюжетный поворот со спасением мужчины женщиной появился сравнительно недавно и он все еще считается «свежим», «нестандартным» ходом.
Вопросы дискриминации мужчин исключительно редко поднимаются в эфире, «мужская коробка» и калечащий эффект традиционалистского мужского воспитания замалчиваются традиционалистами обоих полов либо воспринимаются как своеобразный «ритуал зрелости»: мирясь с эмоциональным отчуждением, отказывая себе в рефлексии, в «человеческих чувствах», которые общество уже успело идентифицировать как «женские», а, значит, неприемлемые для мужчин, мужчина якобы становится «настоящим», хотя на самом деле — глубоко травмированным психологически и открытым для всякого рода манипуляций.
К дискриминации мужчин в обществе сложилось насмешливо-критическое отношение. Считается, что мужчины сами виноваты в том, что поставили себя в подобные рамки. Но сейчас, когда женщины так многое сделали на пути освобождения от гендерных оков, мужчины все еще подавляются традиционалистскими догмами. База такого воспитания закладывается именно в семье, родителями, воспитанными в «традиционном» ключе и не имеющими перед глазами ни одного медийного примера, который помог бы им преодолеть предрассудки. Телевизионные сюжеты все еще слишком во многом предлагают растить из мальчиков «настоящих мужчин», подвергая становление личности жесткому наблюдению, контролю и насильственному формированию в сторону заданного образца.
Консервативные политики акцентируют свое внимание на недопустимости гомосексуальных отношений именно между мужчинами, что в равной мере является и гомофобией, и мизандрией, т.к. квир-мужчины принимают на себя «двойной удар» общественного порицания, ненависти и открытой либо завуалированной травли.
Мужчины в целом чаще погибают в военных и приключенческих кинофильмах, чем женщины, потому что им чаще отводится роль активного субъекта: воина, исследователя, завоевателя. Но, в то же время, таким образом киноиндустрия приучает зрителя к мысли об условной «нормальности» убийства мужчины в кадре, средством шокирующей выразительности является убийство женщины. Женщина рассматривается как нечто слабое, хрупкое, несамостоятельное и заведомо обреченное, т.о. ее убийство, как убийство любого неравного, неспособного дать отпор, кажется бессмысленным, поэтому таким страшным. На фоне кажущейся слабости женщины жизнь мужчины кажется менее ценной, а смерть — чуть ли не заслуженной. Идея ценности человеческой жизни подвергается жесткой гендерной сегрегации: в такой иерархии жизнь и смерть мужчины становятся разменной монетой сценариста, на каковой режиссер вряд ли станет заострять внимание.
В рекламе автомобилей класса люкс женщина все так же присутствует в качестве сексуального объекта, привлекающему внимания к бренду, достаточно эстетичного и нейтрального, чтобы, как может показаться на первый взгляд, удовлетворить вкус покупателя любого пола. Однако нет ни одной подобной рекламы, в которой «продающую» роль играл бы мужчина, кроме, пожалуй, пародийных роликов. Лукистская реклама с девушками, соответствующими общепринятым стандартам красоты, и дорогими автомобилями рассчитана на строго определенную аудиторию — состоятельных цисгендерных мужчин, одновременно она предполагает, что мужчина-потребитель может (и должен) позволить себе автомобиль премиум-класса. Женщина и автомобиль, который уже идентифицировался как некое социальное «продолжение пениса», в одном кадре навязывают параллелизм, согласно которому обладание женщиной равно обладанию автомобилем — и наоборот. Женщина низводится до положения объекта, мужчина невротизируется — уже в который раз — навязыванием установки на заданную и заранее прописанную успешность: только если у него будет такой автомобиль и такая женщина (такая работа и такой статус, из чего вытекают автомобиль и женщина) он может считать себя «настоящим мужчиной». В противном случае, тонкой красной линией скользит мысль, он окажется неконкурентоспособен, ненужен, непривлекателен и обречен на поражение. Мужчина обречен быть гендерно конформным, говорит нам реклама, иначе это не мужчина; общество снова берет на себя право решать, указывать и поучать, не оставляя мужчинам выбора и порицая тех, кто выбивается из этой линейки.
Модные журналы транслируют образ мужчины, успешного директора известной компании, с годовым доходом, намного превышающим средний, совершенным телом и неутомимым сексуальным аппетитом. Он неоднократно находил свое отражение в фильмах и сериалах, вы все не раз с ним встречались, но только не в жизни; он не вполне реален, но тем не менее считается образцовым. Ориентируясь на эти неоправданно завышенные требования, цисгендерные гетеросексуальные женщины строго оценивают мужчин, подвергая их прямым или завуалированным насмешкам и оскорблениям из-за физического и материального несоответствия так называемому «идеалу», что снова ведет к невротизации мужчин, порождению у них комплекса неполноценности, неуверенности в себе и, как следствие, большей уязвимости для гендерных манипуляций.
Образ отца-домохозяина в русскоязычных СМИ практически не транслируется, либо появляется в комедийных сериалах, а комедия предполагает некоторую гротескность и нереальность ситуации: комедийных героев не принимают всерьез. Экранный отец драматического либо мелодраматического образца уделяет время детям по большей части на выходных. В то же время акцентируется особая эмоциональная связь ребенка с матерью, отцу же в такого рода эмоциональной близости отказывается. Давление стереотипов, принудившее мужчину совершить ритуальный «отказ от чувств», не предполагает, что он может любить своих детей, интересоваться их жизнью, вникать в их проблемы с тем же интересом, что мать. Таким образом, на пути эмоционально вовлеченного, ориентированного на семью, любящего своих детей мужчины становятся искусственно поддерживаемые общественные стереотипы, не просто не предполагающие что он не может быть домохозяином или справляться с ролью родителя не хуже, чем мать, но и не предполагающие, что он может этого хотеть. Такие установки готовят отличную почву к отчуждению между отцом и детьми, к возникновению внутрисемейных конфликтов и психологического напряжения.
Образ эмоционального, способного к анализу и рефлексии, готового к компромиссам мужчины, уважающего интересы других, в русскоязычных СМИ так же не транслируется. Мужскую готовность к компромиссу традиционалистское общество расценивает как слабость, уважение к выбору другого человека — как недостаточную авторитарность, что так же считается для мужчины недостатком. В итоге образ мужчины, больше соответствующий современным реалиям, стирается в угоду ориентации на патриархальную семью с мужем-добытчиком, властным и требовательным, которой не взаимодействует с семьей на основе равноправия — это семья взаимодействует с ним, бесконечно терпя, уступая и подстраиваясь, что так же ведет к конфликтам, психологическим травмам и невзаимопониманию. В эмоциональной, семейной, отношенческой сфере мизандрия создает вокруг мужчин искусственную изоляцию, дегуманизируя их, отказывая им во всем человеческом.
СМИ делают упор на условной состоятельности, зд. «богатстве» мужчины как на одном из главных признаков его «настоящей мужественности», тем самым низводя мужчину до состояния источника доходов для женщины. Если говорить о российских реалиях и обо всем постсоветском пространстве, то оба пола оказались в непростых условиях: сложно устроиться работать по профессии, сложно найти работу, сложно профессионально развиваться и двигаться вверх по карьерной лестнице, т.к. все чаще и чаще залогом успешной карьеры является «правильные» знакомства либо протекция родственников. Однако, требования к мужчинам и женщинам в этой ситуации предъявляются разные: женщина может (и должна) поправлять свое материальное состояние за счет мужчины с помощью заключения брака либо сожительства с ним, мужчина должен обеспечить женщине необходимый для брака либо сожительства материальный уровень. Причем под необходимым для брака либо сожительства материальным уровнем зачастую понимается не уровень жизни среднего класса, а как минимум привилегированное, безбедное существование, создание которого ложится исключительно на плечи мужчины как «почетная» обязанность. При этом, как следует из вышеперечисленного, стереотипы традиционалистского общества не предполагают его искренней привязанности к детям либо глубоких чувств и равноправных отношений с партнершей: мужчина все еще эмоционально изолирован, отсечен от проявления чувств и переживаний стенками «мужской коробки», он обязан обеспечивать материальную поддержку, взамен получая лишь четко регламентированное распределение ролей в традиционной семье — и больше ничего.
Люба Григорьева, специально для Checkmate, scum.